— Детка, отойди от стены, простудишься — сказала мать так, как умеют только многодетные родительницы, замученные воспитанием, хозяйством и долгом перед белой расой.
Хави, конечно, отошел, как и положено воспитанному сыну. Если можно было так сказать про расстояние в три локтя от серой и действительно мокрой стены. Просмоленная, она еще и пачкала руки. Хави надеялся, что его чумазые руки не отличаются по степени черноты от рук его послушных братьев и их жен. В конце концов, они все здесь грязные, чумазые и достаточно темно вокруг, чтоб мать не заметила.
Недели две назад она, вообще-то что-то заметила и … отправила мыть руки еще раз. Только и всего. И Шайя смеялась над ним, обзывала чумазым и не разломала последнюю игрушку. Специально, на зло. Это убило в Хави последние сомнения. Всё, пусть все сдохнут: угрюмый отец, «избранный на спасение», унылая мать, вечно забывающая про него – «ах, детка, ты, наверное, испытываешь синдром среднего ребёнка — не приди ты к ужину, никто и не заметит, но это неправда, неправда, дет… Хави», — фанатичный Шим , старший брат и его понурая жена, и поганка Шайя, льнущая к Шиму, а с ним, с законным мужем, холодная как змея. Про младшего – Фета и его жену-малявку Шим вообще не думал. Они захлебнутся и сразу к ангелам – мелюзга в ссаных штанишках не успела нагрешить достаточно для гиены огненной.
Как только мать отвернулась, кормить спящих чистых парных тварей и еще по пять пар нечистых, Хави снова шмыгнул в свой угол и вынул уже почти источенный каменный скребок. Теперь шум воды, внушавший по началу сон, затем, раздражавший, потом словно исчезнувший, звучал как поминальная песнь вдалеке. И с каждым движением скребка песня эта приближалась. Вчера несколько дней (дни тут в полумраке все считали по урчанию желудков — три урчания и три приема пищи – день прошел) назад он увидел капли воды на скребке, когда вынул его из трещины и понял – всё, уже практически получилось, почти добрался, допилил. И уснул Хави спокойно, повернувшись спиной к мерзкой змеюке.
Сон был странный, конечно: вместо опалового неба – голубое, с рваными кусками ваты. Ненормальное – аж глаза режет. Деревья совсем маленькие, не больше построенного отцом убежища. И от края до края земли мост из семи лент разных цветов. Белая птица с зеленой – ну вот странный же подбор цветов – веткой в клюве летит прямо на Хави. Летит, летит и бьет крыльями по лицу. Так, наверное, выглядит рай. «Чтоб я так жил! — подумал Хави во сне. – Всевышний показал мне рай на последок».
Хави проснулся от пристального взгляда. Отец сидел рядом и смотрел на него.
— Не делай того, что задумал, — вдруг попросил он. – Я знаю, сын, что мало уделял тебе внимание. Это моя вина. Но если ты сейчас потопишь наш ковчег, то никто не увидит голубого неба, которое приготовил нам Творец.
И Хави понял, что отец все знает и разозлился.
— Мне надо было рассказать всем вам раньше, но я был слишком занят своей работой, — продолжил отец. – Не объяснил, что мы строили все эти сто двадцать лет. Спасибо, что носил бревна все это время и не спрашивал.
И Хави стало жалко отца.
— Там за стеной – новый мир после конца света. Тебе в нем жить. В мире с небом голубого цвета. А я всю жизнь буду тосковать по опаловому. Живи, сын.
И Хави понял, что отец видел тот же сон, наверное.
И в этот момент ковчег стукнулся о что-то твердое. Стукнулся тем бортом, где Хави оставил лишь маленькую, тонкую перепонку дерева в большой подготовленной пробоине днища.
Ковчег качнуло. Отец и сын ухватились друг за друга и Хави заметил на плече у отца белое птичье перо.
И вот тогда-то бунтарь Хави, обиженный Хави, незаметный средний ребенок в семье взмолилса: «Господи, только бы не выбило пробки».
Господь услышал и отменил второй конец света.