Впервые я покончил с жизнью зимой, в Москве, в 1874 году. Обычная история – влюбился в недостижимую, пытался соответствовать, влез в долги, запутался. Ничего не добился и в итоге шагнул с крыши пятиэтажного дома.
Как ни странно, это событие, повлекшее смерть моего физического тела, не стало окончанием моего существования. Тонкий слой грязного московского снега не мог защитить плоть от соприкосновения с суровой брусчаткой, но, видимо, смешиваясь с моими телесными жидкостями, как-то повлиял на происходящее – и в тот же день я очнулся в качестве части громадного сугроба в небольшой британской деревне.
Я был растерян и разбит, более того, поначалу я выглядел как полная копия самого себя – но из снега, то есть белый, холодный и непрочный.
Это было не просто страшно – это было неправильно. Для мелкого московского лавочника неправильность хуже любого ужаса. Сейчас я бы сказал так – представьте правоверного мусульманина, который после праведной жизни попадает в христианский рай и вместо гурий получает арфу, и вы поймете мое состояние.
Я плохо помню первые несколько дней – это было время нарастающего безумия, когда я крошил собственную снежную плоть, скрывался от говорящих на непонятном языке британцев и жалел себя. Одной из главных версий произошедшего для меня в тот момент было «Это Бог меня наказал за самоубивство», а потому повторять попытку я даже не пытался.
Но прошел день, второй, третий – и моя плоть из снежной постепенно стала обычной, человеческой.
Полагаю, если бы это происходило чуть медленнее – я точно сошел бы с ума и это повлекло бы цепь событий, которые предсказать невозможно. Но случилось то, что случилось – мой рассудок, хотя и изрядно потрепанный, остался со мною.
Я украл висящую на улице простую одежду и двинулся к ближайшему городу. Там меня быстро схватили местные стражи порядка и заперли в каталажке. Моя холодная плоть – а она еще не стала полностью людской — мои странные повадки, взъерошенный вид, русский язык… Для них это было слишком.
По городу – я даже не могу сказать, какому, я так до сих пор не вычислил этого – поползли слухи. За полтора дня горожане подогрели себя настолько, что в итоге осадили полисменов и заставили выдать меня, а затем после короткого и неправого судилища в котором я даже не мог себя оправдать, забили дубьем насмерть.
После этого я очнулся на Аляске, в сугробе. Мне повезло – когда через четыре дня я выбрался к людям, они говорили по-русски и не пытались найти во неправильности – а просто взяли к себе, обогрели и накормили.
Они были форпостом цивилизации – конечно, тогда я таких слов как «форпост» не знал, и употребляю его ретроспективно.
Я провел у них полтора года. Мой организм полностью восстановился, и я уже воспринимал произошедшее скорее как бред, собственную странную болезнь, которая привела меня из Москвы на Аляску.
Я выучил основы английского языка, научился охотиться на тюленей, освежевать их и вытапливать их жир, у меня появилась невеста…
Но были и плохие вещи: меня не любили животные, иногда мой организм отказывался засыпать, а иногда – наоборот – проваливался в спячку на сутки, а то и двое – и это пугало меня и настораживало окружающих меня милых людей.
И однажды меня просто задрал медведь. Медведи летом на людей не бросаются, и вообще человеческого общества не ищут – видимо, только если дело не касается меня.
Дело было уже летом, а потому я очнулся в южном полушарии, ближе к Антарктиде. Не буду утомлять подробностями множества моих смертей и пробуждений – в итоге о моем существовании узнали российские спецслужбы и предложили мне выполнить ряд миссий, давая взамен титул, деньги и возможность влиять на происходящее в мире.
Одиннадцать лет я работал на них, пока в одной из миссий на Ближнем Востоке не понял, что я устал. Это совпало с новостями о февральской революции и смертью двух людей, которые курировали меня.
И я исчез. Особенности моих взаимоотношений с миром не давали мне жить больше трех-четырех лет. Я умирал – от рук бандитов или разгневанной толпы, от клыков хищников или поскользнувшись в турецкой бане.
И каждый раз я воскресал в очередном сугробе, и с каждым разом это давалось мне все проще – но в то же время нарастало ощущение бессмысленности моего существования.
Я мог бы работать на любую разведку, любую спецслужбу – агент, которому не страшна смерть, который знает уже несколько языков, умеет драться, стрелять, настаивать на своем в любом споре…
Но смысл? Зачем? Я увлекся зарабатыванием денег – для живущего долго и не требовательного к быту это оказалось не сложно. К началу сороковых я был уже очень богат. Вторая мировая война почти разорила меня – но я выправился и в итоге к пятидесятым стал богаче, чем раньше.
Наука двигалась вперед, и в какой-то момент я, уже отчаявшийся найти успокоение и умереть вдруг понял – а ведь можно сделать так, чтобы в мире не осталось снега!
И я употребил все свое влияние на то, чтобы утеплить мир. В восьмидесятые появились те, кто начал бить тревогу про глобальное потепление. Я параллельно вкладывал деньги в то, чтобы их объявили лжеучеными.
К две тысячи шестидесятому ледники Арктики и Антарктиды растаяли – но оставались снежные вершины гор.
Вряд ли кто-то поймет, как я устал к этому времени. Наши космические аппараты уже летали по всей солнечной системе, наука достигла неимоверных высот, а я все еще не мог уйти из жизни!
Я стал самым богатым человеком на планете и к концу двадцать первого века смог-таки растопить весь снег на Земле.
Никто не сможет представить, с каким облегчением пустил я себе пулю в лоб.
А в следующее мгновение я очнулся на одном из спутников Титана, в оранжевом сугробе. И через четырнадцать минут умер.
Я умирал тысячи раз, прежде чем меня нашли наши космонавты. Я отпустил вожжи, и на Землю вернулся снег.
Я не смогу уничтожить весь снег во всей вселенной, это немыслимая задача.
Но возможно, я смогу уничтожить всю вселенную.
И мои ученые уже работают над этим.
Единственное, что меня пугает – это то, что я все равно могу очнуться в другой вселенной.
Если вы читаете эти строки – остановите меня.
Убейте меня!
Сделайте это, пожалуйста, пока я не уничтожил всех вас во всех возможных мирах…