Ложные воспоминания, навязчивые идеи. Ничего не было. Я могу закрыть глаза и снова увидеть этот след поперек тропы – след босой ноги сорок последнего размера, глубоко впечатанный в землю. Тропа, ведущая в ущелье к озеру, узкая, с одной стороны – камни, с другой – заросли карликовой ивы. В углублениях, оставленных пальцами, скопилась вода. Медленно расправляется стебель придавленной черемицы. Пахнет раздавленными корнями. Он прошел здесь только что. Я могу рассмотреть, как шевелится ивняк на склоне – но это, конечно, ветер и воображение. Только ветер. Всего лишь воображение. Отличная идея для байки, чтобы развлекать туристов у вечернего костра.
Наверное, кто-то из туристов гулял босиком. Под дождем, на пронизывающем холоде – такое вот хреновое лето, это горы, детка. Вечером я внимательно смотрю на ноги парней – тяжелые туристические ботинки, налипшие комья грязи. Не тот размер. Не тянут.
Готовая байка: повар пошел в кусты и нарвался на свежий след снежного человека. Места подходящие. Вечер достаточно темный, чтобы тот, кто оставил след, не показался забавным вегетарианцем. Девочки нервно оглядываются во тьму за рыжим кругом костра, и хихикают. Все как надо: туристов надо развлекать.
Но я видела след. А еще я вижу, что проводник меня не одобряет. Он ловко переводит разговор на медведей. Туристы с готовностью пугаются, но на лице Кости, круглом, как луна, и смуглом, как кедровая кора, не появляется довольной улыбки. Он щурит черные щели глаз, и шрам, пересекающий щеку, шевелится, как стебель придавленной тяжелой ногой травы.
— Ты не видела след, — говорит Костя, когда все отвлекаются на обсуждение лошадок. Это каждый раз, это надо просто заткнуть уши и пережить. – Не было никакого следа. – Он трогает шрам. Я смотрю на его лицо и думаю о лунном затмении и о скалах вокруг озера, на которых не бывал никто, кроме горных коз.
— Ты же чертов браконьер, — говорю я. – Ты же здесь все обшарил.
Он трогает шрам и качает головой.
— Не было никакого следа.
Ночь лунная: никаких затмений. Луга маленькая и злая, она заливает ущелье синим прожекторным светом. Под ногами сверкает и хрустит: такое вот хреновое лето. Скальная стена нависает над лагерем. Кажется, на ней не удержится и горная коза, но я вижу всадника, пробирающегося по карнизу. Я знаю, что у него темное лицо и шрам под глазом, оставленный кем, кто никогда не носил ботинки сорок последнего размера. Стена похожа на экран в театре теней.
Я вижу, как конь осторожно ступает по камням. Как он останавливается. Всадник вскидывает карабин. Я вижу темную массу спутанной шерсти, вижу блеск красноватых глаз. Я знаю, что у этой массивной тени – почти человеческие ноги. Я знаю, что он готов вцепиться ногтями в лицо, похожее на луну, лишь бы его оставили в покое.
Я жду выстрела.
— Ты же чертов браконьер, — говорю я полчаса спустя у почти погасшего костра.
— А он чертов человек. Наверное. Не знаю.
Он раздраженно разбирает карабин, из которого так и не выстрелил, заворачивает в тряпки, зарывает на дно вьючной сумки. Вдруг егеря.
— Мне что, проверять? – раздражается Костя, хотя я молчу.
Снести череп, а потом посмотреть, что под ним было? Даже для браконьера – перебор. Даже для браконьера, у которого отобрали тушу козы.
— Чего там проверять, — пожимаю плечами я. — Не было никакого следа.
— Не было, конечно.
В одной палатке храпят, в другой – вздыхают и ворочаются. Все спокойно. Все идет как надо.
— А это? – киваю я на шрам.
— Козла не поделили, — отвечает Костя. – Да и ладно, мне не жалко. И вообще это я об ветку распорол, когда конь понес. Я ему сказал, чтоб кончал светиться уже.
— Понял?
— А кто разберет, у него рожа шерстью заросла.
Ложные воспоминания. Навязчивые идеи. Мелкие галлюцинации от разреженного горного воздуха. Бывает. У Кости, а теперь и у меня. И, может быть, появятся еще у кого-нибудь. Но кто бы ни был тот, кто следующим начнет бредить о снежном человеке, — рано или поздно он сообразит, что к чему, и заткнется.
Никто не хочется оказаться запертым в тайге с сумасшедшим. Уж лучше шутить о снежных людях. Ведь их не существует.
Я часто рассказываю байку про след. Я рассказываю, как он на глазах заполнялся водой, как распрямлялся стебель черемицы и пахло раздавленными корнями. Ой, вы правда это видели? – спрашивают меня. Конечно, говорю, своими глазами. Тут главное – выдержать паузу. Конечно, я видела след, говорю я. Был у нас в группе двухметровый парень, любитель закаливаться.
В их смехе всегда слышно явное облегчение. Я не сумасшедшая, меня проверяли. Ложные воспоминания, подгонка реальности под фантазии, чтобы интересней жилось. Это нормально.
Поздно, костер догорает. Я иду к палатке, приминая траву. Оглядываюсь и смотрю, как расправляется стебель.