Из соседнего дома уже третью ночь доносился вой. Днем Аглая еще держала себя в руках, а, может, просто выматывалась так, что обессиленная забывалась, но как солнце сменяла луна, так начиналось по новой.
Софья покрывалась от этого липким потом. Послезавтра идти к Продавцу, но не придется ли рыдать так же, как Аглае? Та, конечно, дура: всей деревней талдычили – дай хорошие отступные! Но нет, ее муж... честный выискался! И она, как мать, ничего не сделала! Вот теперь пусть прощается со своим сынком. Годик всего им отмерил Продавец. Год! Меньше просто невозможно, иначе бы дал. Говорят, он аж покраснел весь от гнева, что к нему пришли с пустыми руками, вот и устроил показательную порку, чтоб другим неповадно! И кому? Аглае! Женщине-божий одуванчик, что жила, бедная, лишь своим сыном все пять лет. Муж-то постоянно по тюрьмам, все борется против Императора.
Софья еще раз открыла сундук. Тут все, что смогли наскрести за пять лет: золотые и серебряные украшения, еще от бабки и матери остались, монеты – почти всю мужнину зарплату откладывали, шелковые, парчовые платья, отрезы ткани и множество других безделушек. И самое главное — айпад. Она вначале хотела самую большую ценность себе оставить — на что-то нужно жить, ребенка содержать — но после истории с соседкой уже не раздумывая положила его в сундук, завернув в широкую кружевную салфетку.
Вой ввинчивался в мозг, заполняя все тело страхом, от которого невозможно спрятаться. У Софьи дрожали руки, и непроизвольно текли слезы.
Она не помнила, как пережила следующие два дня, но с тех пор, как муж взгромоздил сундук на телегу и щелкнул вожжами «ннооо!», ощущала каждую секунду. Вот медленно дергается стрелка, отмеряя час, вот еще раз... глянь – а это не часы прошли, а секунды, это так ползет секундная стрелка, часовая же вообще не шевелится. Через окно видно, как ее Муська лепит куличики. Достаточно ли у них хорош откуп, чтобы дочь продолжила спокойно лепить куличики? Или сегодня к Аглаиному вою прибавится и ее?
К тому моменту, как лошадь снова всхрапнула на дворе, Софья поседела, а увидев белое, как кипяченое белье лицо мужа, чуть не грохнулась в обморок. Тот вошел в избу и, не говоря ни слова, протянул бумагу. Буквы разбегались по строчкам, и Софье стоило немало труда поймать их, сложить в слова. Откопированный вчерашний приказ Императора гласил, что для борьбы с коррупцией среди Продавцов жизни, а также для улучшения демографической ситуации в империи, население теперь обязано проходить процедуру регулирования жизни не единожды, а каждые десять лет. Приказ распространяется на все население, не достигшее тридцатилетнего возраста, и вступает в силу с сегодняшнего дня.
Софья-таки не удержалась на ногах и села прямо на пол.
— У него в барабане теперь лишь десять цифр. Наш айфон Продавцу понравился, и он вытащил десятку. Но я не знаю, на что мы теперь будем жить, и чем расплачиваться через десять лет, — спокойно, как утопленник, сказал отец.
— Что-нибудь придумаем... – прошептала Софья. – Главное, что у нас есть еще целых десять лет, а самим нам уже за тридцать. Только на Муську копить надо.
— Если помнишь, мне-то всего семь лет осталось...
Они замолчали. Во дворе Муська встала с коленок и к чему-то прислушалась, чуть наклонив белокурую голову. На ветке каштана сидела кукушка.
— Кукуска, кукуска, сколька мне зыть? – спросила девочка. Вместо ответа птица взмахнула крыльями и улетела.