«Тому, кто прочитает это письмо…» — выведено листке, придавленном камнем. Лист пожелтел от солнца. Чернила выцвели, сделав некоторые буквы невидимками, но фразу еще можно разобрать, самую каплю додумав. «Тому, кто прочи-эт-пи-мо», — дурашливо скандирую я и торопливо разворачиваю лист. Ну-ка, что там, что там. В серый песок к моим ногам падает ключ. Я поддеваю его носком кирзача: большой, плоский. Подниму позже: письмо занимает меня гораздо больше. Ветер вздымает вверх пылевые вихри. Не успеваю прикрыть глаза, и пыль набивается под веки. Часто моргаю, пытаясь вернуть зрение; неприятно, но привычно.
Внутри письма буквы сохранились куда как лучше. Рядом с заглавным «Привет!» нарисованы сердечки перламутровым лаком для ногтей. А затем снова:
«Привет! Как я рада, что ты читаешь это письмо. Ничего, что я на «ты»? Не думаю, что в мире осталось так много людей, чтобы держаться за формальности».
«Не очень много», — бурчу я. Будь их побольше, не пришлось бы радоваться разговору с листком бумаги.
«Может быть, нужно было нацарапать эти буквы на камне, был бы выше шанс, что их кто-то прочтет. Возможно, позже я так и сделаю. Но я оптимистка, всегда ею была, я верю, что письмо прочтут раньше, чем бумага превратится в тлен.»
«Так и вышло, милая!» — говорю я и отхлебываю из фляжки. В мире еще есть бумага, виски и вездеходы вроде того, что привез меня сюда. Но в чем смысл этого письма? Тебя, милая домашняя скромница, балованная мамина любимица, в этой пустыне очевидно нет.
«Обидно умирать в 14 лет. Хотя в 36, 49 или 62, думаю, умирать ничуть не более приятно. И ничуть не более приятно видеть, как умирают все, кто тебе дороги. Умерли все, кого я знала, кого встречала по пути в магазин, с кем чатилась в мессенджерах, курила за гаражами. Умерли все, осталась одна я. Скоро не станет и меня. Чего я хочу? Немного. Просто, чтобы кто-то из тех, кто смог пережить эпидемию, знал, что я жила. Что я была влюблена в С. Обожала фисташковое мороженое с крупными кусками орехов – знаете, такое, в большой круглой банке? Носила брекеты. Своими руками копала могилу для младшего брата. А еще это я уничтожила этот мир.»
«Что за бред?» — говорю я. Или не бред?
«Я очень хотела повзрослеть. Вы не поверите, но все мои желания всегда сбывались. Мне покупали пони, новый айфон, спортткар, старшеклассники звали на свидания, мои враги уезжали из города. Мне не удавалось одного: наконец-то стать взрослой, я загадала это, и оно… сбылось. Я очень, очень повзрослела. Но не так я всё это видела.»
«Тому, кто прочитает это письмо», — перечитываю я снова и снова. Автор так надеялась, что его прочтут. Что ее поймут. Его прочли. Ее поняли.
Я складываю лист вчетверо, провожу ногтями по обтрепавшемуся месту сгибов. Я отпинываю ключ подальше и, прежде чем придавить письмо камнем, засовываю внутрь сигарету. Пусть будет сюрприз для завтрашней меня! Хоть какое-то разнообразие. Завтра я снова сяду в вездеход и приеду сюда, чтобы прочитать письмо еще раз, как делаю каждый день уже много лет. Глупо думать, что, загадав желание в детстве, я уничтожила мир. Что я… волшебница. Но если верить, что так и было, значит, однажды я смогу загадать другое желание, и все вернется назад. Нужно просто очень захотеть.
Надо верить. Обязательно.